Кот Маркиз и байкальский омуль

С утра клева не было, и наша «Камчатка»— так называют на Байкале участки, предоставленные любителям зимней рыбалки, совсем приуныла. Из-за бесклевья одни кипятили чай на паяльных лампах, гудевших, как реактивные самолеты, другие бесцельно слонялись от одной группы к другой, а самые любознательные терпеливо всматривались в «телевизоры». Прошу не путать байкальский «телевизор» с браконьерской снастью. У нас «телевизор»— это большая четырехугольная лунка, специально вырубленная, чтобы можно было рыбачить двумя удочками, одновременно наблюдая за тем, что происходит подо льдом. Вода в озере настолько прозрачна, что в ясный день можно в мельчайших подробностях рассмотреть дно даже на порядочной глубине. Кроме того, у «телевизора» есть еще одно важное назначение — он позволяет без труда определять направление течения. Для этого бросают в него горстку бормаша, который используется в качестве прикормки, и смотрят, в какую сторону сносит рачков. Знать, куда тянет течение, нужно, чтобы правильно пробурить прикормочную лунку.

Обычно омуль «ходит» на определенной глубине, однако это не значит, что его нельзя поймать в других слоях воды. Напротив, поутру он чаще ловится недалеко от дна, после полудня — вполводы. Если же умело пользоваться прикормкой, омуля иногда удается поднять совсем близко ко льду.

Наша «Камчатка» похожа на настоящий поселок. Каких только ветрозащитных сооружений здесь не увидишь! Иные спасаются от пронизывающего ветра за укрытиями из брезента, другие — в палатках, третьи — в передвижных фанерных хатках. Это — не прихоть, не непреодолимая тяга к уюту, а необходимость. Зимой на Байкале дуют ветры такой силы, что на скользком льду вне укрытия и часа не выдержишь. Если оплошаешь, то ветер и удочку может вырвать из рук, и разметать все, что плохо лежит. Я сам видел, как один рыболов насобирал у тороса целый мешок зимних шапок, унесенных знаменитым сарминским ветром...

Правда, сегодня полное безветрие, но нет и клева. Решаю пойти к ближнему островку, каких немало вокруг, чтобы осмотреться. Послеполуденное солнце повисло над вершинами прибрежных гор в бездонно-синем небе. Сквозь метровую толщу льда видно каменистое дно. Обрывистый островок невелик. С восточной его стороны, куда в предзимние шторма били могучие волны, скалы обледенели до высоты трехэтажного дома.

С островка передо мной открылась панорама зимнего Байкала. Зеркальная гладь льда, отшлифованного буйными ветрами, простиралась до самого горизонта. Лишь местами надо льдом возвышались острова и островки с пещерами и нишами...

Взгляд мой невольно зацепился за четверку рыболовов на дальнем конце «Камчатки». Они дружно в лад взмахивали удочками, то и дело выбрасывая на лед рыб, поблескивающих в лучах солнца. Судя по числу махов, ловили они метров с пятнадцати.

Решил пойти к ним, поучиться уму-разуму, хотя и знал, что не в обычае у байкальских рыболовов расспрашивать, кто и на что ловит. Самое большое, на что можно рассчитывать, — это показать удачливому удильщику свои мушки и услышать в ответ: «Попробуй-ка на оранжевую. Если клевать не будет, переходи на черно-белую «зебру» из оплетки телефонного провода». Другой посоветует попробовать табачно-зеленую мушку или «бычковую икру» из красноватых бусинок...

Секрет успеха, конечно, не только в искусно связанных мушках. Есть немало других факторов, влияющих на клев омуля. Бывает, привяжешь точно такую же мушку, на какую ловит сосед, а омуль ее упорно игнорирует. Оказывается, игра у тебя не та: видимо, не удается воспроизвести точно движения рачка-бокоплава. Немаловажное, а то и решающее значение имеет знание рельефа дна на участке ловли. Если лунки сверлить наобум, то толку не будет, хоть тонну прикормочного бормаша сыпь под лед. Я убежден, что неуверенность в себе тоже отражается на результатах ловли. Если начнешь поглядывать по сторонам, злиться да завидовать, без конца менять мушки, — пиши пропало. А может, всего-то и надо было просверлить новую лунку.

Для тех, кто ни повадок рыб не знает, ни толком снастью не владеет, рыбацкое счастье — это случайное везенье. Бывалый же рыболов меньше всего рассчитывает на случай, а упорно накапливает по крупицам сведения о повадках рыб и действует со знанием дела. Если даже он не сразу обнаружит стоянку рыбы, то с задачей своей справится быстро, поскольку знает, что и как надо делать.

Я не раз наблюдал, как ловят омуля буряты. У них и мушки на вид неказистые, и удочка — не последнее слово техники, а всего лишь березовая или сосновая палочка с мотовильцем. И тем не менее ловят они всегда на зависть, даже из тех лунок, от которых ты отказался.

...Так я раздумывал над превратностями рыбацкой удачи, вышагивая в дальний конец «Камчатки». Не доходя метров десяти до четверки рыболовов, расположился у брошенной лунки и стал обдумывать, как бы поделикатнее выяснить, на какие мушки они ловят.

Из реплик, которыми они изредка обменивались, я понял, что эти четверо — из Иркутска. Один из них, солидный крепкий мужчина с седыми висками, кивнув в мою сторону, не без иронии сказал своему соседу:

— Вон еще один делегат от левого крыла «Камчатки»!

— Тебе закурить или снасть показать? — прямо спросил тот. — Если даже покажу, едва ли поможет.

— А все же — покажи!

— Да смотри, пожалуйста!

Я внимательно вглядываюсь в мушки — ничего особенного. Сам такие же вяжу: тот же крючок из швейной иглы № 1, такие же шесть лапок и пара усиков. Такие же, да не совсем! Присмотревшись, замечаю, что связаны они из какого-то пушистого пепельно-серого материала. Это озадачило меня. В моей коллекции более сотни разных мушек, а таких — цвета потускневшего свинца — нет ни одной.

— Ну что, рыбачок, посмотрел? Можно дальше ловить?

— Спасибо, посмотрел, — ответил я и побрел к машине, чтобы порыться в своих запасах, — авось найдется шерстяная нитка такого же оттенка.

— Ищи на Ольхоне кота Маркиза! — посоветовал вдогонку мне консультант.

Я ничего не ответил, так как не понял, при чем тут какой-то кот Маркиз...

Вечером случай снова свел меня с иркутскими рыболовами. Как оказалось, они остановились у моих знакомых в Хужире, на острове Ольхоне.

— А, неудачник пожаловал, — приветствовал меня седоватый крепыш, когда, иззябший и недовольный собой, я вошел в избу.

— Садись с нами, отведай ухи, — предложили новые знакомые.

— Спасибо, я сыт.

— Да не огорчайся ты, чудак! Завтра наверстаешь упущенное. Если с мушками ничего не получится, возьмешь у меня, — щедро предложил крепыш, которого звали Глеб Иванович.

В это время в дверь кто-то стал царапаться.

— А вот и Маркиз!

Хозяйка впустила в избу кота, и он, подняв хвост трубой, прямиком направился на кухню. Одного взгляда на кота было достаточно, чтобы понять, в чем дело: вся спина у него была выстрижена лесенкой. Некоторые «ступеньки» были еще свежие, другие успели наполовину зарасти. Заметив, как внимательно я рассматриваю кота, хозяйка пожаловалась:

— Это рыболовы его так обкорнали.

— Ты попроси хорошенько, может, и тебе Маркиз уделит шерсти на пару мушек, — смеялся Глеб Иванович.

Я умоляюще посмотрел на хозяйку.

— Чего уж там, клочок отстриги, — разрешила она.

Не очень веря в магическую силу кошачьей шерсти, я все же взял ножницы и направился к коту. Тот, видно, уже привык к стрижке, только глаза зеленые жмурил.

— Спасибо большое, — поблагодарил я-то ли хозяйку, то ли кота.

— Ну, коль разжился шерстью, остальное найдется. Вот тебе шелковая оранжевая нитка и крючок. Вяжи подмотку, а потом «синилькой» в один ряд, спиралью, пореже, — наставлял Глеб Иванович.

Понаблюдав за моей работой, он не выдержал и отобрал у меня крючок. Ловко намотал на него подмотку, которая придает форму будущей мушке и прочно держит «синильку»— шерстяную нитку, которая на голом крючке не держится. Отложив крючок с подмоткой, Глеб Иванович с той же аккуратностью взялся крутить «синильку». Отрезок нитки — сантиметров двадцать — положил себе на колено, тонким слоем разложил по половине нитки кошачью шерсть, поверх нее — вторую половину нитки и все это скрутил. Получилась мохнатая, как гусеница, заготовка — «синилька». Глеб Иванович закрепил один ее конец на сгибе крючка и с небольшими промежутками намотал спиралью поверх оранжевой подмотки. Возле ушка он завязал узелок — «головку», а концы нитки обрезал так, что получились настоящие усики. Иголкой он расчесал ворс, обрезал маникюрными ножницами лишнюю шерстку и, видимо, остался доволен своей работой.

Провозившись больше часа, я связал еще две мушки, правда, довольно неказистые по сравнению с той, которую сделал мой наставник...

Глеб Иванович оказался человеком бывалым. Летчик на дальних рейсах, он уже тридцать лет не упускает случая порыбачить на Байкале. С горечью говорил он о том, что в последние годы омуля стало меньше и измельчал он...

Много полезного узнал я от своих новых знакомых. В Байкале, оказывается, окраска бормаша зависит от дна. Если оно усыпано мелкой разноцветной галькой, бокоплав имеет беловатую, розоватую, оранжеватую, а то и двухцветную окраску. Там, где дно усеяно крупными валунами, рачок зеленый, а на песчаных отмелях — разноцветный и мельче зеленого. Омуль отдает ему особое предпочтение. У западной оконечности Ольхона, где находится наша «Камчатка», бокоплав пепельно-серый с оранжевой полоской на спинке. Это давно знают местные жители. Стоит ли удивляться тому, что все коты и кошки в поселке — дымчатые?!

Узнал я еще об одном оригинальном способе вязания мушек. Делают их из мышиного хвоста. Кончик его насаживают на крючок и засушивают. Вот и готова мушка — серая, с редкими волосками, торчащими в разные стороны...

Утром затемно мы споро шагали по сонному поселку к берегу. До «Камчатки» добрались, когда чуть зарделось небо на востоке. На синеватом льду уже чернели силуэты рыболовов. Со всех сторон слышался скрежет ледобуров. Некоторые размеренно взмахивали удочками.

Глеб Иванович выяснил у знакомого рыболова, куда тянет течение, и только после этого занялся бурением льда. Засыпал в подкормочную лунку бормаша. Размотал удочку и опустил грузило с мушками в воду. Скоро первые омули запрыгали на гладком льду.

И началась веселая ловля! Глеб Иванович ловко стряхивал очередную рыбу с крючка и снова опускал мушки в лунку. Крючки у омулевых мушек не зря делают из швейных игл. Если б это были обычные крючки с бородкой, много времени уходило бы на то, чтоб их освободить — губы у омуля крепкие.

У меня вначале дело не заладилось. Одна рыбина оборвала мушку — именно ту, которую связал Глеб Иванович. Привязал две мушки собственного изготовления, опустил в лунку, смотрю — леска ослабла. В чем дело? Заглянул в лунку, а там — сплошь рыбьи спины. И пошло! Не успел опустить — уже тащу! В течение получаса я извлекал одного омуля за другим и в азарте не заметил, как густо меня облепили рыболовы. «Обрубили» со всех сторон и, как часто бывает в таких случаях, зря старались — ни у кого омуль не клевал.

А Глеб Иванович смеясь кричал мне:

— Не забудь для Маркиза рыбку-то!

Т.Вершинин