Оруженосец Санька
Пасмурная октябрьская ночь непроглядной тьмой накрыла реку, кусты ивняка, прибрежный ольховник, скошенный луг с черными горбами стогов, лес, в желтоватой полосе над которым угадываются дальние огни города. Ветер шумит в кустах, бросает листья в трепещущий огонь костра, на мало освещенный костром кусок мокрого луга, на угол палатки.
Санька жмется к костру и изрядно трусит. Ему страшно без деда, который ушел за дровами для костра и что-то долго не возвращается. Сейчас Санька очень жалеет, что упросил деда взять его на ночную рыбалку. Сидел бы теперь дома, смотрел бы мультфильмы по телевизору, а мама, наверное, испекла бы вкусную шарлотку...
Санька сглатывает слюну и начинает ковырять палкой в углях, куда дед бросил несколько картошин — печь. Чай из котелка брызжет в костер, кипящая вода бурлит и крутит положенные для аромата веточки черной смородины.
— Деда! Где ты?! — кричит Санька в темноту. — Чай вскипел. И картошка испеклась уже!
— Иду, иду! — отзывается дед. — Да ты не бойся, я тут недалеко. Вот наберу сушняка и приду. А то прогорит наш костер, и останемся мы с тобой в темноте.
Вскоре он входит в освещенный круг с большой охапкой толстых ольховых сучьев.
— Ну, вот я и пришел. Теперь мы с тобой и чайку попьем, и картошки печеной поедим. Превкусная вещь, я тебе скажу! А потом еще за сушняком сходим — на всю ночь запасем. Я его тут много нашел. А сейчас, ну-ка марш руки мыть. С такими руками, брат, есть не садятся!
Санька смотрит в темноту и вяло поднимается. Он трет ладонь о ладонь и рассматривает их в свете костра. Руки, конечно, грязные, но ему очень не хочется идти в темноте к реке, и он тянет:
— Де-да! А зачем мыть? Они у меня и так чистые...
— Чистые? Ну, это, брат, брехня! Думаешь, если дед очки носит, так и не видит ничего? Нет! Не пройдет такой фокус! Пойдешь, и вымоешь!
— Ему хорошо, — думает Санька, — вон он какой большой. Кто его тронет! А тут вдруг кто из воды схватит?!
Он отходит от костра в кусты и торопливо трет руки сырыми ольховыми листьями.
— Во! Гляди, вымыл. Чистые ведь? Чистые! — показывает он деду мокрые от сырой листвы руки. Дед щурится, то ли от огня, то ли от улыбки, снимает с костра котелок.
— Ладно. Садись поближе, давай ужинать.
После ужина Санька опять жмется к деду. Идти одному в палатку ему не хочется.
— Нет, брат, пора тебе спать! — гладит его дед по голове широкой шершавой ладонью. — Дома-то ты уж спал бы давно. Давай, давай, ложись. В палатке хорошо, тепло и сухо. Да и светло от костра. А я за сушняком схожу да донки проверю.
Санька вспоминает, что донки на налима расставлены далеко у обрыва, где река поворачивает прямо в лес, и ему совершенно не хочется оставаться одному.
— Не-е, деда! Сам говорил, что вместе пойдем, а теперь — спать?! Не хочу! Я - с тобой!
— Со мной? Ну, ладно, пойдем, — неожиданно соглашается дед. — Только вот товарищ мне смелый нужен. Мало ли чего бывает. Знаешь, в Сибири охотник в тайгу обязательно со спарщиком идет. И надеется на него, как на самого себя. А ты вон и к реке подойти трусишь, руки листьями тер...
— Ну, руки... — смутился Санька. — Руки, это я просто так. А реку чего бояться? Я же тут тебе ершей удил. Вон сколько поймал! И не боялся. А сейчас темно очень. Вдруг там кто прячется?
— Где?
— Ну, в кустах или на реке... А из леса вдруг волк придет?
— Волк? Вряд ли. Время не то, Саня. Волки сейчас сытые и дух человеческий да запах дыма далеко чуют. За версту обойдут. А другие, может, и впрямь есть кто тут неподалеку. На лугу, может, лиса мышкует, зайцы бегают... Совы летают, тоже мышей ловят. Вот в тех кустах, — дед махнул рукой в темноту, — горностаюшкина семейка живет. Ну, и есть, конечно, ласки, мыши, лягушки... Есть в реке ондатры, бобры нор понарыли, того и гляди ногу подвернешь, коль провалишься. Но все-то они, Саня, включая волка, больше всего нас с тобой боятся...
— И меня боятся?! — Не верит Санька. — Ведь я еще маленький!
Ты — маленький? Да ты же — прямо гора против каждого из них! Ни сова, ни горностайка на такого огромного зверя не нападет...
— Так то — на зверя, деда, а я же не зверь.
— Тем более. Ты — человек. А человек должен быть смелым. Знаешь, Санька, когда-то один поэт написал поэму про маленького оруженосца, Роланда. Этот мальчик ездил со своим отцом — рыцарем Ролоном — и носил за ним его вооружение. Он был хоть и маленьким, но смелым и находчивым. И однажды, когда Роланд остановился с сыном на ночлег в лесу, на их бивак вышел ночью Великан-разбойник. Он, конечно, убил бы и Роланда и его спящего отца, но смелый мальчик схватил отцовский меч и стал биться с Великаном. И победил разбойника! Вот какой был Роланд-оруженосец.
— Ну, так у него же меч был! С мечом-то чего... С мечом не страшно!
— А хочешь, и ты у меня оруженосцем станешь? — улыбается дед.
— Так ведь у тебя же нет меча. А топор носить — он вон какой тяжелый...
— Ну, топор не будешь.
Топором мне сушняк рубить надо. А вот меч найдем. Не такой большой, как у Роланда был, но как раз по тебе будет...
Дед вытащил из рюкзака и прикрепил Саньке на широком поясном ремне свой большой тяжелый нож в деревянных ножнах. Нож этот дед привез из Сибири, и назывался он «медвежьим». Широкий, кованый, очень острый с рукояткой из наборной бересты, он и впрямь напоминал короткий меч. Обычно дед никому не давал свой нож, а вот сейчас прикрепил Саньке на пояс. Нож сразу оттянул ремень, и деревянные, обтянутые кожей ножны прилегли к Санькиной ноге.
— Ну, как, согласен быть моим оруженосцем?
— Не, деда, я лучше просто вот меченосцем твоим буду. Ладно? А это правда настоящий медвежий нож?
— Правда, Саня, правда. Самый настоящий. Охотятся-то на медведя обычно с карабином, но нож — на случай, когда охотнику приходится с медведем врукопашную сходиться. Тут уж хороший нож — надежный товарищ.
— Деда, так я с таким ножом и волка не забоюсь! Что волк, если с таким ножом на самого медведя охотятся!
— Ну, а руки в реке мыть пойдешь? - спрашивает дед, пряча в усах улыбку.
— Пойду! Только зачем теперь-то? Мы уже поели... Дед, а помнишь, какого я здоровенного окуня вытащил? И ведь не испугался! И твоей щуки, которую ты поймал, я тоже не забоялся, а она ух какая злая да зубастая!
— Ну, ладно. Раз ты такой смелый, так и быть, пойдем вместе налимов ловить, а то ведь в темноте такой мне одному плохо. Вот фонариком будем дорогу освещать. Ну, кто первым-то пойдет? Я, или, может, ты теперь не боишься?
Санька вытаскивает нож из ножен и, обхватив обеими ручонками рукоятку, машет им, как мечом, а потом заявляет смело:
— Я первый! Ведь я же теперь меченосец! Роланд тоже был маленьким, а и великана не забоялся!
— Молодец! — соглашается дед. — Ты правильно говоришь: некого тебе бояться. Но вот только меч носят в ножнах и без нужды не вынимают, а то и сам пораниться можешь, да и меня зацепить. А вот лучом фонарика — руби темноту!
Санька с некоторым сожалением прячет широкий блестящий нож в ножны и, взяв фонарик, смело шагает в темноту. Фонарик он держит в левой руке, а правая - на рукоятке ножа. Луч света выхватывает лужи на глинистой тропке, кусты, мокро блестящие стволы деревьев.
Метрах в тридцати от них испуганный светом бобр тяжело, словно пудовая щука, плюхается в воду. Санька вздрагивает, жмется к деду, луч фонарика беспокойно мечется кругом.
Но дед смеется:
— Ай, Саня! Ну и напугал же ты беднягу-бобра! Ишь, как он в реку-то ухнул!
— Я напугал? — удивляется Санька. — Бобра? А разве он был тут? Зачем?
— Пойдем, покажу, зачем он был тут. Он, Саня, дерево подгрызал — на зиму себе корм готовил.
— Дерево! — поражается Санька. — А зачем дерево? Вон трава, листья. Да и лягушки скачут...
— Нет, Саня, ему дерево нужно. Вот он свалит его в реку, и потом будет всю зиму у него корм свежий. Он ведь веточки ест да кору.
— А он на нас не набросится? — осторожно спрашивает Санька. — Зубы-то у него, наверное, больше чем у волка? Волк-то дерево сгрызть не сможет.
— Нет, Саня, он на людей не нападает. Вот ты его напугал, он где-нибудь под кустом спрятался, а сам дрожит от страха. Однако пойдем-ка дальше. Наши-то донки вон у того поворота поставлены. А вдруг какой налим уже схватил твоего ерша?
И вновь Санька гордо и смело идет на шаг впереди деда, размахивая фонариком, словно мечом, и луч света врубается в темноту.
— Ну, вот и пришли. Дайка, братец, мне фонарик, да держись за руку мою, чтобы в реку не соскользнуть...
Первая донка-закидушка пустая. На второй снулая рыбка. А вот третья подрагивала согнутым прутом, и леса была заведена куда-то под обрыв.
— Кажись, попался один, — говорит дед. — Ты тащить будешь, или мне вытащить?
— Нет, деда, скользко тут. А вдруг он сильно большой? Ты вытаскивай, а я его в сумку класть буду.
Налим оказался изрядным, не меньше килограмма. И когда дед выкинул его на берег, Санька с криком навалился на скользкую, верткую рыбину.
— Не крутись! Все равно попался! Не уйдешь! — вопил он, выронив фонарик и ворочаясь в темноте.
Дед помог затолкать холодного налима в сумку и похвалил:
— Ну, молодец ты у меня, Саня! Ишь, не упустил! А то бы он бульк — и в воду.
— Не, деда! Я его так схватил! Он меня хвостом: стук, стук! А я все равно удержал!
Дед помог внуку вымыть и вытереть измазанные в липкой налимьей слизи руки, и они пошли дальше проверять расставленные донки.
Саньке весело. Эта первая его победа над страхами ненастной ночи и над такой большущей рыбиной наполняет его гордостью. Он светит в кусты фонариком и напевает какую-то песенку.
Дед идет на шаг сзади и улыбается. Он все понимает и радуется первым победам внука, зная, как нужны они ему для становления характера. А еще он уверен: из Саньки получится настоящий рыболов!
В.Назаров
