Тихая заводь
Теплый закат давно уже отполыхал оранжевым пламенем. Егор Дубцов бросил в горячий пепел костра корочку от подрумяненной печеной картофелины, стряхнул с полы засаленного шубняка хлебные крошки и потянул за рукав старой телогрейки похрапывающего рядом напарника.
- Петре, а Петре.. Довольно дрыхнуть. Звезды с небесов начали падать. Рассвет, значица, скоро...
Вздохнув полной грудью, Петр неохотно поднялся с настланных вечером ивовых веток и хрипло сказал:
- Звезды, Егор, с неба не падают...
Каждое лето, а иногда и весной Петр Демкин с женой и двумя сыновьями приезжает из города в Малиновку в гости к родной, уже престарелой, тетке Насте. Ее трехоконный лобастый домик стоит на окраине села по соседству с домом Егора Дубцова.
Петр - мужик грамотный, окончил институт и теперь работает технологом на заводе. Егор же, напротив, полуграмотный и даже туповатый старик. Петр еще раз повторяет ему:
- Не звезды это с неба падают, а метеоритные частицы. Запомни...
Но Егор, царапая консервной банкой по дну старой плоскодонки и вычерпывая за борт просочившуюся за ночь воду, его не слушает. Черное небо вновь одновременно прочертили две яркие линии: одна вдалеке на востоке, другая совсем рядом.
- Вон, видел, еще две звезды упали. Рассвет, значица, скоро. Торопиться надо!
До рассвета Егору надо сделать многое. Выставленные на мелководье жерлицы он проверит, когда по небу разольется заря. Эти орудия лова узаконенные, поэтому повисших на них ночью судаков и щук можно взять и в белый день. Ну а что касается прочих снастей...
- Торопиться надо, - снова повторяет Егор, усаживаясь за весла. - Поплывем сперва во-он в ту заводь. До нее по быстрине недолго. Там у меня снасти со вчерашнего дня поставлены. Жерлицы проверим позднее, поутру. Так вернее. На заре самый жор у щуки начинается, да и судаки охотно на живца идут.
Веслами он работает бесшумно. Плоскодонка, разрезая воду тупым носом, выходит на стремнину по направлению к заводи. Каждую весну, когда в Малиновке оживают и кипят белой пеной сады, Егор тайком, среди ночи выходит на лодке, чтобы поставить сети. Знает - улов будет. Из малиновских жителей никто доселе и не помышлял, что в эту поросшую камышом заводь заходит лещ. Да и сам он обнаружил ее серебристое богатство только в позапрошлую весну...
Вышел он тогда зоревать судаков удочками к Черному омуту. Сидит на берегу, подбрасывает в пылающий костер сухой камыш. Вдруг услышал легкий всплеск, за ним другой, третий... Крадучись подошел к воде, прислушался и понял, что через протоку на икромет идет лещ. На другой день в вечерних сумерках расставил в заводи сети, а поутру вынул из них около пуда небольших лещей. Жене дома сказал:
- Взял покамест этих. И не знал, что та заводь – лещиный клад. Ан проворонил. У леща, Дарья, эдакие повадки, значица - как только зачнут расцветать сады, он на икромет валом прет, ищет мелкие места. Сперва крупный икру выбрасывает, потом тот, который поменьше. А я вот к самой мелкоте подоспел. Вяль, Дарья, покамест этих. На другой год не провороним...
На следующую весну Егор в той тихой заводи за раз взял двумя сетями более трех пудов крупных лещей. Завялил их на теплом ветру - и на рынок.
Вот и теперь гребет Егор к заветной заводи и думает: «Сети пустыми не будут. Самые крупные должны подойти. Зря взял с собой Петра. Еще разболтает, где я лещей достаю. Ну, ничего. Через неделю ему в город на работу надо отчаливать...»
Петр задумчиво смотрит, то на затухающие звезды, то на Егора. Заря уже подступает, но спит еще угрюмая река в безмолвной тишине. Вода дышит прохладой.
- Какие же снасти в той заводи у тебя стоят? - интересуется Петр.
- Сейчас увидишь, - приглушенно отвечает Егор. – Рыба будет - свое получишь. Я не жмот какой-нибудь. Но никому об этом ни слова!
«Вот так история, - думает Петр. - Вроде с браконьером на добычу еду».
А браконьеров он ненавидел с детства. Его отец был заядлым удильщиком. Учил ловить рыбу и Петра, когда всей семьей приезжали из города отдыхать в Малиновку. Однажды теплым летним вечером Петр вместе с отцом отправился с удочками в ночную. Когда на рассвете отец расставил у Черного омута длинные самодельные удилища и стал ждать поклевки, из-за густого камыша тихо выплыла лодка, а на берегу появились двое осанистых мужиков. Сбросив с плеч мешки, они начали разбирать сети. Третий придерживал лодку на воде. Его темная фигура была еле заметна.
- Запрещенные орудия лова! - обратился к мужикам отец.
- Цыц, законник! - раздалось в ответ.
- Запрещенные орудия! Не дозволено!
И тогда случилась беда. Браконьеры побросали отцовские удилища в темную пучину реки, а отца повалили на землю и стали бить кирзовыми сапогами в спину, бока, куда попало, рассекли верхнюю губу...
Перед уходом на фронт отец снялся на память со всей семьей. Хоть и тревожное было время, но на карточке все вышли совсем не грустными, а какими-то сдержанными, сосредоточенными, лицо же отца с рубцом на губе было мужественным и суровым. Похоронную доставили из-под Вязьмы. И доселе, многие годы спустя, смотрит Петр на ту фотографию и вспоминает беду на реке...
Плоскодонка бесшумно ткнулась носом в отлогий берег заводи, когда на востоке появились первые проблески рассвета.
- Здесь, - сказал Егор, бросив весла на дно лодки. - Чую, рыба будет. Ты, Петро, знай поглядывай по сторонам - вот и вся твоя забота. Появится кто - дай знать.
«Настоящий браконьер!» - понял Петр. И тут же на память пришли гневные слова отца: «Запрещенные орудия лова! Не дозволено!»
- Значит, сетями рыбу достаешь? - прикусил губу Петр.
- А ты знай помалкивай, - сказал Егор, выбирая из воды сеть. - Твоя забота одна: гляди по сторонам, а рыба будет...
В лодку плюхнулся первый лещ. За ним второй, третий... Лещи были как на подбор: крупные, горбатые. Они судорожно трепыхались на дне лодки, стараясь выпрыгнуть обратно в свою стихию.
Петр растерянно смотрел то на Егора, то на рыбу. Браконьер с трудом вытянул из сети очередного леща и небрежно швырнул его в лодку. Петр попробовал взять леща, но тот все еще был в силе и не давался в руки. «Килограмма два, не меньше», - подумал Петр и увидел на руках мелкие шарики икры. И сразу закружилась голова. Не от боли – из жалости к рыбе, которая шла на нерест, неся в себе многие тысячи икринок, а сейчас погибала, сопротивляясь. Сопротивлялась не ради спасения своей жизни, а ради того, чтобы выбросить эти икринки в водных зарослях и пополнить лещиное потомство.
Река заструилась холодной сизой дымкой, проблеснули первые лучи солнца. А Егор все еще выбирал сеть. Один за другим шлепались в лодку матерые лещи. Петр сжал ладонями самую крупную рыбину и тихо опустил ее в воду. Лещ расправил плавники, пошевелил хвостом и медленно скрылся в глубине. «Выживет или нет?» - подумал Петр. А Егор, вынимая из сети очередную жертву, молвил:
- Какие живучие, чертяки! Так и просятся снова в воду...
- Это верно: рыба просится в воду, - согласился Петр и, не выдержав, крикнул: - Икромет же, браконьер несчастный!
Егор сначала подумал, что Петр шутит:
- А мы ее за жабры да на ветерок!
- Нет! Обратно в речку!
- Ты что, с ума спятил?!
Но Петр уже орудовал во всю силу. Хватал скользких рыб за хвосты, за жабры и проворно отпускал их за борт. Егор на какое-то время остолбенел, а потом, выпустив из рук сеть, захрипел:
- Ты это зачем? А... Тоже, значица, законник...
Услышав последнее слово, Петр побледнел. Вновь вспомнилось, как накануне войны двое кряжистых мужиков избивали на реке отца. А третий на воде придерживал лодку. Конечно же, это был он, Егор Дубцов, хорошо знавший отца и предательски отдавший его на избиение браконьерам.
Петр опустил в воду последнего леща, а затем швырнул за борт, комок мокрой сети. После чего сел на весла и погреб к берегу. Поросшее рыжей щетиной лицо Егора окаменело, злые глаза горели светлячками, но сделать что-либо он не решался. Выскочив из лодки на берег, Петр забросил весла на середину реки и, круто повернувшись к Егору, сказал:
- У-ух, браконьер! Я тебе покажу...
- Законник, - сквозь зубы выдавил Егор. - Кому жаловаться будешь: в совет иль оперу?..
...Когда Петр подходил к деревне, солнце уже поднялось над заречным лесом. Река на быстрине струилась белой пеной, а около берегов глуховато булькали красноперые окуньки. Но они не радовали Петра. В эти минуты он думал об отце и будто наяву видел его мужественное лицо с рубцом на губе.
Николай Дуденков
