И Яков пошёл…
Как ни уговаривал Яков друзей прекратить рыбалку на пустой сегодня протоке и отправиться на основное русло Большой, все было бесполезно. Неохота им было сниматься с насиженного места и шагать три километра по вязкому апрельскому снегу. Да и заветная фляжка сделала свое дело, и мужики «рассолодились». Сначала они лениво отмахивались от назойливых сетований Якова, а затем откровенно заявили: «Иди ты, Цыган, со всей рыбалкой, и не просто иди...»
Другой наверняка бы обиделся, но только не Яков. Раз сказали идти, то он взгромоздил на плечи тяжелый рюкзак, в котором кроме собственных вещей лежали и вещи приятелей, и пошагал...
Все четверо вместе служили здесь, на Камчатке, и решили после дембеля остаться, чтобы подзаработать деньжат. Сходили в моря, а потом, в течение недели, все, как один, поженились и устроились на берегу на работу. К сорока годам мужики распустили животы, округлились, стали тяжелы на подъем. Лишь Яков Курбак, за невероятную черноту и кучерявость жестких, как проволока, волос получивший прозвище Цыган, почти не изменился. Был он, как и в двадцать лет, при почти двухметровом росте очень худ, но при этом силен и вынослив, как лось. Поэтому самые тяжелые вещи всегда были его епархией, если же надо было кому-то из ребят подсобить по хозяйству, Яков вместе со своей двужильной половиной, Любой, были самыми желанными помощниками. Но и Яков знал: случись с ним, да и с любым из их компании, что-то серьезное, все остальные, не раздумывая, отдадут последнее, чтобы не просто помочь, а спасти.
... Бредя по расхлябанной тропе, Яков не особенно думал о трудностях пути. Больше его занимал другой вопрос: будет ли голец на основном русле Большой. Накануне, отпрашиваясь у жен, все «хлестались» насчет завтрашней совместной ухи на даче у Мишки, самого хлебосольного из всех. И надо же - с самого утра дело не заладилось.
В самом начале пути Сергей оступился на мелководье и набрал полные сапоги ледяной воды. Пришлось разводить костер и сушить купальщика. А раз уж затрещали дровишки, у рыбаков пробудился аппетит, а вместе с чаем и бутербродами появилась и НЗ-шная фляжка: водитель Иван решил, что до вечера запах зелья выветрится, и подал почин, а остальные поддержали. В итоге у всех, кроме Якова, охота идти дальше пропала. Ну а на протоке, где четверка друзей проторчала до обеда, не было ни одной поклевки. Обещанная семьям уха летела в тартарары, а смириться с этим Цыган не мог - рыбацкая гордость не позволяла.
Когда позади осталась чахлая поросль берегового кустарника, перед Яковом предстала Большая. Открывшаяся картина повергла рыболова в состояние обиды: весь дугообразный берег, вклинившийся подковой в лес, был буквально усыпан коллегами. И они отнюдь не бездействовали. Вот самый ближний к Якову рыболов напрягся, откинул туловище чуть назад и выбросил за счет упругости удилища отменного красавца-гольца, который запрыгал на снегу, пытаясь убежать обратно в родную стихию. Куда там - земляк, похоже, ловил не первый день: цепко перехватил резвуна за голову и поместил в глубокую яму-холодильник. Его соседи тоже не бездействовали: кто-то внимательно следил за бегущим по прибрежной струе поплавком, другие тащили очередные трофеи.
Обиделся Яков на своенравную судьбу-злодейку - не набери Серега воды в сапоги, их команда сейчас бы вот так же дружно тягала отборных гольчиков... Надо было приступать к ловле. Но это оказалось не так просто, как могло показаться на первый взгляд, - очень уж кучно стоял на берегу народ, и вклиниться в дружные ряды землячков было практически невозможно.
Был бы на месте Якова добродушный и бесцеремонный Мишаня, вопрос решился бы «на раз»: этот хитромудрый чуваш с шуточками-прибауточками вклинился бы меж любой пары рыбаков и стал бы ловить, не обращая никакого внимания на косые взгляды и не особо приятные слова. На это у него всегда был один ответ: «Мужики! Река общая, большая, рыбы всем хватит!» И что удивительно - косятся поначалу рыбаки на нежелательного соседа, а он всех умаслит, уболтает и через полчаса станет всем лучшим другом. А ему, Якову, такой талант дан не был, и потому, хоть и не обижен он был силой, но решил лучше судьбу не испытывать.
Миновав наиболее плотное скопление рыбаков, Цыган добрался до самого конца подковы, оказавшегося, к его удивлению, совершенно свободным. На первый взгляд место было и не ахти какое - река здесь наращивала свой разбег. Но если приглядеться внимательно, то можно было заметить и преимущества участка: полузатопленная коряжина, ниже которой проглядывалась узкая, но достаточно глубокая яма, в которой рыба просто обязана была быть.
С присущей аккуратностью и хладнокровием Яков пустил свою снасть сразу за корягу, впритирку к ней. Поток подхватил хорошо видимый на воде двухцветный поплавок, а на полутораметровой глубине волочилась по дну ямы роскошная обманка из желто-красного японского кухтыля, которой Яков соблазнил не один десяток речных разбойников. Не добежав до нижней границы ямы, красная антенна поплавка как будто споткнулась, на мгновение задержалась, а затем резко нырнула в воду, и рыбак, чуть приподняв удилище, почувствовал живую тяжесть - есть голец! Правда, немного попереживал, когда поднимал рыбу на двухметровый обрыв - все-таки первенец, и упускать его из-за рыбацкой приметы не хотелось.
Хоть и торопило время, но отказать себе в удовольствии полюбоваться рыбой Яков не мог. Он хоть и не считал себя поэтически одаренной натурой, но в душе был весьма не чужд красоте...
После того как пятый полукилограммовый красавец был уложен в вытоптанную в снегу ямку, успех Цыгана был замечен благодарными коллегами - выше и ниже по течению устроились два рыбака. И ладно бы подошли спокойно, спросили, как да что, а то ведь словно с сучка березового соскочили: суетятся, тяжело дышат, и главное, все молчком, будто никого рядом нет. Да, портится камчатский народ!
Вскоре произошло то, чего так нехотя ожидал Яков: «верхний» сосед чересчур далеко отпустил свою снасть; тот, что стоял ниже, перехлестнул ее своей... Поняв, что рыбалка здесь испорчена, Цыган смотал удочку, уложил гольцов в рюкзак и пошагал вниз по течению за кривун.
Здесь берег уполаживался, переходя в затяжную косу с мелководьем и постепенным углублением к руслу. Основное течение било в противоположный берег. Неподалеку располагалась группа рыбаков, обжившая плес вполне по-хозяйски: щедро расставленные рюкзаки, парусиновая палатка, разбросанные вокруг снасти. Сами землячки собрались у костра непохоже, плотно обедали, обсуждая рыбалку. Говорили громко, не обращая внимания на происходящее вокруг.
Яков не претендовал на соседство и внимание к своей скромной персоне, отдалился от компании метров на тридцать и занялся своими рутинными делами. С десятого, наверное, заброса ему удалось нащупать струйку, где стайка гольца остановилась перед дальнейшим движением в низовья реки и отдыхала, собирая небогатый корм, приносимый течением. Здесь, едва снасть пробежала пятиметровый отрезок, последовала «железная» поклевка, и пришлось повозиться с вываживанием упорного соперника, причем в своем стремлении действовать мастерски Яков переусердствовал: матерый гольчище уже на берегу соскочил с крючка, и пришлось сапогом добавить ему движения подальше от воды.
Поскольку в обнаруженном местечке действительно собралась стая, то и следующий заброс был успешным... Яков укладывал в пакет третью рыбу, когда рыбаки из сидевшей у костра компании почти бегом прибежали к нему и встали так, что сразу «перекрыли кислород» - забросить ни вверх, ни вниз по течению стало невозможно. Выждав, пока оба начнут выборку снастей, Цыган сделал заброс, но тут же один из незваных соседей метнул свой поплавок точно в то же место, и снасти перепутались. Ничего особенного не произошло - всякое на рыбалке случается, и Яков попытался свести случившееся к шутке, но в ответ услышал сплошной поток словесного поноса, да такого заковыристого и многоэтажного, что опешил. По версии этого недоумка выходило, что это он, Яков, такой-сякой, мать-перемать, приперся на прикормленное место и испортил им, хорошим людям, не просто рыбалку, а распрекрасную жизнь. Попытку объяснить, что к чему, прервал второй сосед. Они налетели на Якова с двух сторон, как две похотливые дворняги, и обрушились на спокойного, как слон, чужака.
Поначалу у Якова возникло желание взять обоих за воротники ватников и как следует встряхнуть, но как-то жаль стало озлобленных жизнью и рыночными отношениями мужичонок. А когда услыхал, как один из них, наиболее мелкий и тщедушный - таких, говорят, «соплей перешибешь», - передохнул после затяжной тирады и выдал: «Иди ты, и не просто иди, а..» - то не выдержал и расхохотался прямо в лицо орущему. Это ж надо -за два с небольшим часа дважды услышать одно и то же, если, конечно, не принимать во внимание интонацию.
Не обращая больше внимания на столь странных соседей, Яков собрал пожитки и двинулся ниже по течению. Миновав очередной береговой изгиб, он увидел миниатюрную бухточку, врезавшуюся в берег вершиной лука метров на двадцать. Место было - лучше нечего искать. Но странно - вокруг не наблюдалось ни души. Наверное, никому; кроме него, не захотелось топать лишний километр. Пропускать такую заводь для уважающего себя рыбака было делом совершенно недопустимым, и Цыган начал ее обследование.
Чутье не подвело: на спокойном, едва заметном течении рыба отстаивалась и набиралась сил. Роскошная испытанная приманка пришлась по душе не только отборным гольцам, но и два хариуса, микижа и кунджа, оказавшиеся поблизости, не отказались от нее. Был такой период, когда каждый заброс приносил трофей, и Якову хватило полутора часов, чтобы забить тару «под завязку».
Приподняв за лямки ставший карикатурно-пузатым рюкзак, рыболов присвистнул. С учетом пятикилометрового броска к машине по раскисшей тропе обратная дорога выглядела не особенно просто и весело.
Каждый метр пути давался тяжело. Яков шел, наклонившись вперед, на каждом шагу рискуя поскользнуться и нырнуть носом наземь. Несколько раз, особенно на последнем километре, пришлось останавливаться и переводить дыхание. Друзья, копошившиеся вокруг «Жигулей», уже начали беспокоиться и поочередно высматривали его. Когда же заметили, Цыган не без удовольствия услышал их дружный рев и, хоть слов не разобрал, прибавил шагу уже в режиме «автопилота»...
Вскипевший на примусе чаек, густой и до черноты темный, оказался весьма ко времени. Яков большими глотками, обжигаясь, пил из кружки и рассказывал о своих приключениях мужикам, взявшим на себя хлопоты по укладке его имущества в багажник. Когда дело дошло до слов: «...и не просто иди», друзья покатились со смеху. «И что, ты все бросил и пошел, что ли?» - вопрошали они, ожидая крутого поворота сюжета. Но рассказчик их разочаровал: «А что же оставалось делать? Пошел, конечно...»
Николай Москаленко
