На Рыбинке с летней мормышкой
Я давно собирался попасть на Рыбинское водохранилище во время весеннего хода рыбы. Зная, что крупная, так называемая «морская», плотва заходит в устья рек обычно в конце апреля, я позвонил своему приятелю, который уже должен был съездить в те края на разведку. Роман сообщил, что был пять дней назад в районе Шестихино и просто обловился: за два дня четыре солидных леща, сорок килограммов крупной — от 200 до 800 г — плотвы, попадался язь. А ловил он на летнюю мормышку с кивком, установленным под прямым углом к семиметровому удилищу.
Собрать компанию для столь дальней поездки было не просто, но, наконец, я и двое моих приятелей — Слава и Женя — отправились на машине в путь.
Добирались не без приключений, изрядно поплутав по неизвестным дорогам. На берегу реки встретили троих местных, приехавших из поселка на мотоцикле расслабиться на природе. На наши расспросы они отвечали:
— Поздно вы собрались, тут еще позавчера машин стояло, как на авторынке — пройти нельзя было, а сегодня тишина, смотрите — народу почти никого.
На самом деле, интенсивно удочками никто не махал.
— Но вы не переживайте, у нас здесь и без рыбы хорошо отдыхать, — утешил нас долговязый, который разливал по стаканам мутноватую жидкость типа самогон. — Смотрите, какая природа! Вот только, чтобы пробраться на заветные места, дорогу в лесу знать надо.
После коротких переговоров ребята согласились сопровождать нашу машину. Я попросил, чтобы они показали дорогу, которая привела бы нас, как можно ближе к устью реки.
И вот мы на чудесной лесной поляне, расположенной возле тихой заводи. Вода подпруженной реки неподвижна. И на этом и на том берегу повсюду дымятся рыбацкие костры. Первый день не рыбачили — благоустраивали лагерь и угощали наших проводников водкой и шашлыком.
На другой день встали рано. Слава подкормил место прямо напротив палаток и установил на рогульках свою и Женину поплавочные удочки. Я отправился по берегу с летней мормышечной снастью. Везде, куда доставало мое шестиметровое удилище, было мелко, не более полуметра. Ничего путного за два часа не поймав, я вернулся в лагерь. У Славы в садке трепыхались две небольшие плотвички. Проснулся и Женя, он уже успел приготовить завтрак и терпеливо ждал клева, как всякий новичок на рыбалке.
Подкрепившись горячей кашей и чаем, зову Славу прогуляться с удочками дальше, до большой воды. Он из тех, кто суеты не любит, а потому отказывается. Ухожу один, и лесной тропой под щебетание птиц вскоре выбираюсь к широкому заливу, в который слева впадает судоходный канал, а справа — две реки. Я оказался на полуострове, заканчивающимся длинной узкой косой с цепочкой кустарника. Захотелось пройти на самый мыс — там должен быть перекресток рыбьих троп и большая глубина у берега, по крайней мере, со стороны канала. Но удастся ли пробраться туда через обширное болото, которое занимает большую часть полуострова? Водохранилищного простора не видно — вдали, словно в плавнях, повсюду пожухлый камыш, кустарник, протоки, полуостровки... Начинаю облавливать прибрежную зону со стороны реки. Мормышку — «черного муравья» с подсадкой бутерброда из опарыша и лесного муравья опускаю за прошлогоднюю пожухлую осоку. Поклевок нет. Поднимаю сапоги и забредаю дальше, но найти глубину хотя бы в метр не удается — повсюду ровное мелкое дно. Чтобы не залить сапоги пробираюсь по направлению к болоту краем осоки. Везде одно и то же.
Залив реки врезался глубоко в болото, и там довольно часто плескалась крупная рыба. Цапля стояла у края воды, сторожа добычу, и мне пришлось ее вспугнуть, направляясь к ее месту. Позаимствовав манеры грациозной птицы, я высоко поднимал ноги, а потом медленно, чтобы не нашуметь, ставил их в ковровую гущу прошлогодней осоки, устилавшей обширное пространство. Наконец я смог опустить мормышку в самой дальней части залива. Почти сразу кивок завибрировал, но так, будто это была поклевка уклейки. Делаю несколько планирующих движений до дна (и здесь глубина не более полуметра!) плавно приподнимаю мормышку — опять поклевка уклейки, и у самой поверхности, когда уже я видел белесые личинки опарыша, вдруг возникает бурун и леску повело. После подсечки, чтобы не нашуметь лишнего, тащу рыбу по воздуху, рискуя порвать ей губу. Плотва бешено бьется, но через какие-то мгновенья повисает плетью, и я легко беру ее руками. Я давно не ловил таких экземпляров — в шершавом нерестовом самце более трехсот граммов. Через какое-то время повторяется то же самое: вялое теребление насадки, поклевка у самой поверхности и еще одна такая же плотва по воздуху летит ко мне в руки.
Потом наступило затишье, и я переместился в ту часть залива, где между стелющейся осокой находился совсем узкий аппендикс прозрачной воды. Солнце по-прежнему светило ослепительно, и я зашел так, чтобы моя тень не падала на воду. Поклевка последовала сразу, и очередная крупная плотва отправилась в заплечную сумку. Как ни странно, шум не очень пугал рыбу. Из этого крошечного аппендикса мне удалось выловить еще десяток плотвиц. Причем казалось, что, когда к двум опарышам подсаживаешь муравья, поклевка наступает быстрее: возможно запах муравья далеко передается по воде, приманивая рыбу.
Полный впечатлений, я торопливо зашагал в лагерь, чтобы перекусить и пригласить Славу на уловистое место.
Слава на прикормленном месте довольно бойко таскал мелкую плотвичку и уклейку. Увидев крупную плотву, он тут же занялся приготовлением мормышечной снасти. После обеда мы отправились с ним на болото. По дороге он рассказал, что все проходившие мимо лагеря рыболовы говорили, что клева почти нет.
В проверенном мной заливе рыба теперь почему-то брала плохо, и я все же решил добраться до мыса. Славу, поймавшего пару увесистых плотвиц, сдвинуть с места было уже невозможно.
Обходя раскинутые по болоту небольшие прозрачные озерца, я, наконец, добрел до канала и вдоль затопленной полосы кустов, обозначающих его берег, дошел до растущего на узкой возвышенности кустарника. Но здесь я наткнулся на рыболова, который занял тесный проход по берегу. Он ловил на удочку с дальним забросом. В садке у него плавало не более пяти плотвиц, но все отборные. Попросив разрешение пройти, я сложил удочку и полез продираться через гущу кустов. Рыболов посмотрел на меня как на сумасшедшего, но я только улыбнулся про себя. Однако вскоре пожалел, что забрался сюда, но отступать было поздно, и я лез и лез через переплетения ветвей, обламывая сухостой, раздвигая негнущиеся ветви и ныряя в узкие лазейки. И вот я снова вышел к болоту, которое и в этом месте было отделено от канала редкой полоской затопленного кустарника. Мыс был уже рядом — в каких-то двух десятках метров. Наконец между кустов мне удалось найти подходящий для ловли прогал. Рыба здесь плескалась чаще, чем где-либо, но все больше вдали от берега, куда не доставала моя шестиметровка. И я вспомнил, что Роман советовал ловить на удилище не менее семи-восьми метров и заходить в воду по пояс в резиновом комбинезоне. Тогда, по его словам, рыба будет брать крупнее. Но мне со своими болотными сапогами ничего не оставалось делать, как только забрести на метр-два от берега.
Поначалу не клевало, лишь изредка попадалась крупная уклейка, которая набрасывалась исключительно на падающую насадку. Но в основном она резвилась вдали от берега, время от времени хватая что-то с поверхности воды. Иногда поодаль раздавался громкий всплеск, и в том месте уклейки веером разлетались по воздуху во все стороны. После этого клев немного оживлялся: по-видимому, хищник подгонял рыбу ближе к берегу.
«В принципе почти стограммовая уклейка — это тоже неплохой улов», — подумал я и, сделав отпуск лески длиннее удилища, стал ловить в подкидку. Техника проводки была следующая: заброс вдаль на всю длину лески, затем, по мере погружения приманки, удилище поднимается все выше (чуть ли не до вертикального положения) — оно тем самым подтягивает мормышку и не дает ей опуститься на дно. Если попадаешь на большой косяк рыбы, уклея преследует насадку до тех пор, пока та не остановится. Потом некоторые рыбешки снова отходят на глубину, а оставшиеся начинают крутиться в поисках потерянного корма. Таким образом, то и дело подбрасывая хорошо заметную в воде насадку, я подманил уклейку на расстояние, достаточное для вертикального опускания мормышки. Но что самое главное! Вперемежку с уклейкой стала брать крупная плотва! Она также жадно хватала исключительно плавно тонущую приманку — вначале чаще всего вдали от меня, но, когда в поисках «убежавших» опарышей стая подходила ближе к берегу, она еще долго безбоязненно крутилась неподалеку. После поимки крупной рыбы нужно было только как можно быстрее подкинуть на крючке мормышки свежих личинок. Надо сказать, что на обсосанного неподвижного опарыша ни уклейка, ни плотва почти не реагировали. И, наоборот, подцепленного за кожицу и извивающегося на крючке опарыша хватали жадно. А еще лучше привлекали рыбу насаженные на крючок сразу две-три личинки. От муравья как дополнения к насадке, я сразу отказался, поскольку запах его, по-моему, дает эффект лишь в тихой воде. А в том случае, когда рыбы было много, но она находилась чуть поодаль, достаточно было подкинуть насадку в поле ее зрения.
Таким образом я собрал крупную рыбу примерно на метровой глубине. Через час, в тот момент, когда я оторвал мормышку от дна, взял лещ. Он пару раз прижал кивок, а потом приподнял его. Поднять килограммового красавца и переправить в руки по воздуху не представлялось возможным — он мог оборвать запросто либо свою губу, либо леску 0,18 мм. Я отпустил с катушки леску, и выволок его, буйно кувыркающегося, на берег по воде.
После этого долго было затишье — рыба, видимо, отошла. Я стал экспериментировать с дальним забросом: для более плавного опускания мормышки прикрепил рядом с ней крошечный шарик пенопласта.
Вскоре поймал полукилограммового язя. Потом крупная плотва снова стала брать активно, но при чрезмерно плавном опускании мормышки покою не давала уклейка, так что пенопластовый шарик пришлось снять. Ловля стала успешней: если мормышка проскакивала уклею, насадку возле дна почти сразу хватала другая рыба. Таким способом, кроме плотвы, мне удалось поймать пяток небольших синцов, три густеры и еще подъязка. Маленькие окуньки и плотвички не в счет — я их отпускал. Крупная рыба брала чуть ли не взаглот, поэтому сидела на крючке надежно.
Трудно было выбраться назад через дебри и топи с тяжелым уловом; но потом я легко и радостно шел по лесным просторам в лагерь, успевая замечать и распустившийся на краю лужи крошечный кустик желтых цветов, и убегающего между берез ежа, и перепархивающих в кустах птиц — все, в том числе и я, были под влиянием пьянящей весны...
Г.Алексеев
